27 января мы отмечаем памятную и очень важную для всех петербуржцев дату – освобождение Ленинграда от блокады. На премию «ПАМЯТЬ БЕСКОНЕЧНА. Мы были, есть и будем», которую мы проводили в прошлом году, было прислано немало стихов, посвященных военной и блокадной теме. А героиня стихотворения Сергея Тинта, его мама, блокадница Альвина Ивановна Тидеман, даже смогла прийти на церемонию вручения премии. И наизусть прочла стихотворение Константина Симонова «Жди меня, и я вернусь…». Низкий поклон Альвине Ивановне, здоровья ей и ее близким!

Историю о том, как Альвина Ивановна (Аллочка) в детстве пережила голодные годы в Ленинграде, рассказал нам ее сын.

Аллочка в блокаду жила в доме, окнами выходившем на улицу Восстания. А улица Восстания пересекала улицу Некрасова, которую в те годы местные жители по старинке ещё называли Бассейной.

Однажды, идя по Бассейной, Аллочка встретила своего сверстника, такого же десятилетнего, такого же худенького. Редкий случай в тех обстоятельствах. Хороший повод познакомиться, поболтать. И повод был. И весёлый, вроде.

А у детей всё весело. В любых обстоятельствах…

Моя мама, Альвина Ивановна Тидеман, рассказывает, а я представляю себе эту картинку жизни в безжизненном городе.

Идёт мальчишка по Бассейной.

Идёт блокада.

И зима.

Год 43-й.

Юбилейный:

мальчишке – десять лет!

Эх, ма…

Ему бы в школе быть.

За партой.

На переменке съесть ватрушку.

А дома – чай с крутой заваркой.

И лечь на тёплую подушку.

Ему бы…

Да…

А он – бедовый.

Косит ногой.

На ней – башмак.

Он тоже… десять лет как новый,

подошвой хлюпает.

– Пустяк, –

смеётся хлопчик, – каши просит:

он тоже голоден, как все.

Но иногда он сам приносит

мне кашу… мне… в голодном сне.

Мальчишку этого Аллочка больше не видела. Не встречала. Ни на улице Восстания, ни на Бассейной. Но Альвина Ивановна улыбается: «Наверное, эвакуировался».

А Аллочка эвакуироваться не смогла. Не успела. Поезд, в котором ленинградские дети, кто с мамами, а кто – сумевший один дойти до сборного эвакопункта, был атакован «мессершмиттами».

Аллочке с мамой повезло: они ехали в последнем вагоне, который даже остался стоять на путях. Но дизель, тащивший состав, оказался под откосом. До Борисовой Гривы не доехали трёх километров. Дальше пришлось идти пешком, по шпалам. Хорошо, что было лето. Хотя, как потом оказалось, что совсем нет.

Мамин скорый шаг укладывался в расстояние между просмоленными шпалами, но десятилетней Аллочке приходилось то перепрыгивать с одной на другую, то спотыкаться, не попадая на следующую.

Аллочка плакала, мама нервничала. И не напрасно. Это зимой по ладожскому льду караваном шли заледеневшие автобусы и грузовики с деревянными кабинами, а летом – баржи и малые суда. И не по расписанию и не один за другим. И на посадку на баржу на мысе Осиновец Аллочка с мамой опоздали.

Однако, пока шла посадка на следующую баржу, пришло сообщение, что в баржу, на которую опоздали мама с дочкой, был налёт. И попадание одной из бомб оказалось точным.

И тогда катер, который должен был тащить баржу с Аллочкой и другими детьми, приехавшими в гавань Морье на автомашинах, срочно отцепили от баржи, и он ушёл на помощь тонущим.

Ждали долго. Вернулся катер лишь с немногими спасшимися. Лето, конечно, но вода в Ладоге и летом не выше пятнадцати градусов. Север.

Узнав об этом, мама Аллочки сказала: «В Ленинграде жизнь по карточкам, а здесь — карточная игра жизни со смертью. Но я за этот стол не сяду!»

Маму Аллочки можно было понять. Когда ты знаешь, что поезда бомбят и баржи топят, это знание постороннего. Но когда в поезд, на котором ты едешь, попадает бомба, а баржу, на которую ты опоздала, потопили… На это знание смотришь по-другому.

Аллочка с мамой вернулись в Ленинград. Обратно они ехали одни в «полуторке», в кузове, гружёном консервами, мукой и яблоками. Для Аллочки воспоминание об этом возвращении было, пожалуй, одним из самых тяжёлых. И ребёнка можно было понять. Как, впрочем, и решение мамы. И решение оправдало себя.

Аллочка ходила за дровами по разрушенным домам, приносила воду из водовоза, стояла в очередях за хлебом, иногда ходила в школу на улице Маяковского. В школе и учились, и вязали варежки, носки для солдат, с непривычки искалывая пальцы, и писали письма на Ленинградский и Волховский фронт.

Через два года, прожив в Ленинграде от первого до последнего блокадного налёта, Аллочка с мамой эвакуировались. Но уже не через Ладогу, а на поезде до Волховстроя и дальше: когда всех детей вывозили на Большую землю откармливать живым молоком и тёплым хлебом.

А уже через год после окончания войны Аллочка с мамой вернулись в Ленинград. В свою комнату в коммунальной квартире, окнами выходящую на улицу Восстания, пересекающую улицу Бассейную.

Сергей Тинт