1936. «…Моросит. Мост Лейтенанта Шмидта перестраивается. Он еле-еле виден вдали в окружении стропил, барж, мостков. Мы с бабушкой едем на другой берег Невы с В.О. на речном трамвайчике. Самое страшное наступит, когда раздастся пронзительный гудок. Я прячу голову в бабушкины колени. Бабушка закрывает мне уши руками. Кроме гудка трамвайчика так же страшно трещат пожарные машины: совершенно невыносимо слышать их истерический сигнал, но очень хочется посмотреть, как ровненько сидят пожарные на автомобиле, и солнце отражается в их начищенных касках.
Это было так давно, если не сто лет назад, но все-таки почти в другой жизни, до войны…

 Реконструкция моста Лейтенанта Шмидта. 1937 г. Источник: mostotrest-spb ru

 …Мы сидим за столом — мама, папа, бабушка, Инна. Скатерть белая, крахмальная. Бабушка хозяйничает за самоваром. Я пью из своей чашки с разноцветными цветами, за которыми черный фон почти не виден. У Инны зеленая чашка с пастушкой и пастушком в окружении овечек. Это чашка из бабушкиного сервиза, из него же перед каждым из нас стоят розетки для варенья. У бабушки большая золоченая чашка с синими боками и тончайшим орнаментом вокруг. Ее можно рассматривать часами. Мама с папой не придают значения старинному фарфору — пьют из советских чашек, на которых изображены золотые колоски и какие-то синие ленточки…» (из воспоминаний Е.Н.Савиновой (Алфёровой)

Так моей маме запомнились довоенные времена. И все-таки в особых случаях мои революционные бабушка с дедушкой возвращались к дворянским традициям. С тех незапамятных времен в нашей семье хранится реликвия — старинный кузнецовский сервиз тончайшего костяного фарфора. Мы с сестрой выросли,  все разъехались по своим квартирам и вместе собирались нечасто. По праздникам, когда вся семья оказывалась в сборе, мама ставила на стол этот знаменитый сервиз. Знаменит он был не только своим дореволюционным происхождением, но и совершенно уникальной историей. В конце 20-х годов, когда мамы еще даже в проекте не было, молодые дедушка с бабушкой жили на Дворцовой площади (тогда она называлась площадью Урицкого), в доме при Военной академии, где преподавал дедушка.

Бабушка и дедушка с маминой старшей сестрой. Середина 1920-х. Фото из семейного архива.

Он водил дружбу с Тухачевским, который в то время был командующим Ленинградским военным округом. Бабушка рассказывала, что Тухачевский был невероятно обаятельным, остроумным и деликатным, прекрасно танцевал. Жил он где-то на улице Халтурина и несколько раз бывал в гостях у моих. Во время его визитов бабушка непременно выставляла на стол этот сервиз. Однажды Тухачевский неловко задел заварочный чайник, и у того надкололся носик. Все замахали руками — мол, ерунда, ничего страшного, — и продолжили чаепитие как ни в чем не бывало. Однако, уходя, Тухачевский потихоньку забрал чайник с собой. Через несколько дней он с нарочным прислал бабушке сверток.  Бабушка развернула и обомлела: внутри был чайник, а на носике красовалась аккуратная серебряная накладка. Починил!

М.Тухачевский на параде. Ленинград, 1929 г. Источник: foto-history.livejournal.com

Удивительно, но этот сервиз пережил всех персонажей этой истории. Он перенес все выпавшие на долю страны потрясения и войны, дождался из эвакуации своих хозяев, многократно переезжал с квартиры на квартиру и дошел до наших дней в полном составе и без единой трещинки. Только накладка на носике заварочного чайника напоминает о его единственной «травме» и чудесном «исцелении»,  легшими в основу семейной легенды.

С чаем связана еще одна поразительная семейная история, о которой я писала в статье «Горькое чудо в военном эшелоне». Так что чаепитие всегда было любимой церемонией в нашей семье.

«…Самовар стоит на подносе, начищенном мною. Это моя добровольная обязанность — чистить все медные вещи. Мне нравится намазывать жидким мелом поверхность подноса или печной дверцы, а потом, когда высохнет, протирать тряпочкой и радоваться тому, что мутное и тусклое вдруг празднично заблестело, засияло — словно тоже обрадовалось. Ещё мне нравится, когда натирают полы мастикой, но самой мне не разрешают этого делать — считается, что это вредно. Зато можно кататься, как на катке: разбежаться, и потом нестись до самых окон, со свистом в ушах…

…Мостовая на нашей стороне Фонтанки булыжная. Когда по ней катится машина, весь дом трясется, звенит посуда в буфете. Во время войны мы думали, что даже при отдаленном взрыве наш дом развалится. А вот выстоял! Он ведь появился еще при Пушкине. Тогда строили добросовестно. На другой стороне Фонтанки, где Гознак, положен асфальт. По этому гладкому и редкому в те времена покрытию с шипением скользят усатые троллейбусы, разбрасывая голубые молнии. Это тоже диковинка в Ленинграде. Мы с мамой ездим на нем к тете Галичке, до Аничкова моста. Перед войной такой троллейбус упал в воду Фонтанки… После войны линию восстанавливать не стали, и троллейбусы пошли по пр. Огородникова (Рижскому)…

Довоенный ленинградский троллейбус у Аничкова моста. Источник: transportspb.com

 …Какой же я ископаемый динозавр! Я еще помню утюг, в который насыпали горящие угли, а потом гладили. Открывалась верхняя крышка и в утюг сыпали угли. В это время мне представлялось, что крокодила кормят огнем и дымом. В крышке были зубцы, напоминающие зубы. Крокодил задыхается, тогда домработница бабка Манька берет его и начинает размахивать рукой, а из закрытой пасти — вернее, из «ноздрей», – идет дым. Бабка Манька в этот момент тоже страшна: с огромным утюгом в руке она напоминает разбойника. Мы все ее боялись, кроме бабушки…»

 Старинный утюг на углях. Источник: clubhistory.ru

Эти строчки мама писала тридцать лет назад, вспоминая свое довоенное детство. Теперь, по прошествии этих десятилетий, я тоже постепенно начинаю ощущать себя динозавром. На моей памяти Колокольная улица еще была булыжной, посреди Большой Московской цвел зеленый бульвар, и по Лиговке трамваи бежали между двух рядов великолепных кудрявых лип. 130 уже взрослых деревьев высадили работники «Лензеленстроя»  еще до войны, в 1934 году.

Высадка лип на Лиговском проспекте. 1934 г. источник pastvu.ru

Липы с Лиговки исчезли в 2007-м, внезапно, за одну ночь: однажды утром я вышла на проспект и ахнула: вдоль трамвайных путей беспомощно лежали распиленные стволы, сияя чистейшими зеленоватыми срезами, и пахло лесной просекой. Это выглядело так чудовищно и фантастично, что я не поверила своим глазам — этого не может быть! Как же так, ведь в центре совсем мало зеленых зон, а тут — здоровые, большие деревья… Кто посмел? Зачем?  Кому они, бедные, помешали? Спилили и сделали «выделенную полосу» для общественного транспорта, а перед площадью Восстания, где эта выделенка кончается, все равно машины попадают в узкое «бутылочное горлышко» и стоят в бесконечной дымящей пробке…

Еще я помню автобусы — маленькие и тупоносые, с закругленной по бокам крышей. На скруглениях стояли синие стёкла, и я любила смотреть сквозь них вверх: даже в пасмурную погоду небо казалось голубым, а когда светило солнце, всё становилось зеленым.

На таком автобусе №88 мы поехали всей семьей на улицу Лёни Голикова – смотреть новую кооперативную квартиру, которую получили тетя Инна с бабушкой.

Автобус привез нас на кольцо — туда, где сейчас высится огромное здание больницы, а тогда на ее месте стояли частные деревянные домики. На другой стороне проспекта Ветеранов вовсю шла стройка: деревянные заборы, за ними — жирафы кранов, фырчащие грузовики, неустанно месящие непролазную грязь. Через это жидкое глинистое море перекинуты шаткие дощатые мостки. По этим доскам мы с трудом допрыгали до нужного корпуса — 27 к.3, – и долго бродили в поисках нужной парадной. Поднялись на пятый этаж и вышли на балкон, с которого открылся вид на узкий лесок и речку, за которой виднелись крыши деревянных домишек…

Помню и замечательную станцию метро «Дачное» на пересечении Трамвайного проспекта и бульвара Новаторов. Она тогда была конечной, и единственной в городе, где поезда,  выныривая из туннеля, шли к платформе под открытым небом. Помню, как мы с сестренкой всегда с нетерпением ждали этого момента: о, проехали «Автово», значит, уже скоро-скоро! И — вот оно: внезапно обрывается темнота за окном, смолкает грохот, и поезд, с легким покачиванием и каким-то непередаваемым серебристым шипением, выплывает на свет.

Станция метро «Дачное» Закрыта 5 октября 1977 г. Источник: пресс-служба метрополитена

За окнами простор — пустыри, какие-то редкие кирпичные здания и много-много неба… Состав изгибается и на мгновение становится видно встречный голубой поезд, который вот-вот исчезнет в туннеле…

Мне до сих пор иногда чудится это серебряное посвистывание электрички, и сердце сжимает сладкая грусть по невозвратному детству.

И все-таки это счастье — наши воспоминания. Даже если печалимся по прошлому, по тем, кого уже нет рядом, в любой момент мы вольны открыть волшебную шкатулку памяти. Это наше самое главное богатство, которое у нас никто и никогда не отнимет.

ЛАНДЫШИ

Памяти мамы

Окна в колодец, подвальные комары.

На ночь я ставлю ландыши у лица:

память, на них поймавшись, как на живца,

в сон мой дольет фиалок и чабреца…

Так я хитрю, возвращая свои миры.

Дача приснится. Ходики надо мной

тикают. Пляшет бабочка у стекла.

Окна раскрыты — черемуха отцвела,

Время сирени. Июньская ночь светла,

И никакого прошлого за спиной.

Детскую память, Боже, не сокруши,

Что ни случилось бы, что ни произошло б,

Мамину руку мне положи на лоб:

«спи, моя птичка, да будет тебе тепло…»

Лан-дыши-лан-дыши-лан-дыши-лан-дыши…

Галина Илюхина