Галина Илюхина: Дачная элегия СССР
Сопя и толкаясь у окна, мы с сестренкой смотрим во двор. Там стоит грузовик, и папа вдвоем с хмурым дядькой-шофером выносят из парадной наши вещи: узлы с одеялами, раскладушку, большой рыжий чемодан с блестящими уголками, корзинку с посудой, примус, зеленый эмалированный рукомойник… Идет мелкий дождик, и вещи быстро исчезают в брезентовом кузове («грузове», как мы с Ниночкой вполне логично его называем). За процессом с любопытством наблюдают соседские ребятишки. Эх, жалко, что мама не разрешает нам выйти: «холодно, простудитесь!». А то мы ходили бы вокруг с важным видом и говорили небрежно: мы едем на дачу!
Неделю назад мы вот так же нетерпеливо переминались у окошка, высматривая маму с папой. Еще бы, ведь они поехали снимать дачу! Наконец, они появляются, и мы с радостным визгом несемся к двери, встречать. Не дав им толком раздеться, тут же наперебой забрасываем вопросами: ну что, сняли? А какой домик? Маленький? А какого цвета? А веранда там есть? А собака? А другие дети? А речка? А ёжики? В общем, сходу пытаемся выяснить массу очень важных вещей.
Своей дачи у нас не было, и каждый год съем летнего жилья был для нас, детей, радостным приключением: куда-то поедем на этот раз? Старый Петергоф, Мартышкино, Комарово, Зеленогорск, Сиверская… Будучи художниками, родители выбирали для нашего летнего отдыха самые что ни на есть живописные места под Ленинградом.
Иногда адресок подкидывали друзья или родственники, но чаще дачу искали «ногами», то есть просто выезжали в какой-нибудь поселок и стучались в калитки.
Мы с Ниночкой обожали дачное время: жить в маленьком домике, собирать с папой лесную землянику, и потом, сидя на веранде, уплетать ее с вкуснейшими мамиными оладушками. А если повезет, и у хозяев окажется какая-нибудь живность, то можно потискать собаку или кошку, или торчать у курятника, пропихивая через загородку травку-мокрицу, которую обитатели загончика с квохтаньем щиплют, толкаясь, прямо как мы с Ниночкой. Чистый рай!
На даче в Сиверской. 1963 г. Фото из семейного архива
Только спустя годы я поняла, что наше дачное житье-бытье было «раем» только для нас с сестренкой. Это ведь не мы вставали с петухами, и, выпив наскоро чаю, бегом неслись на первую электричку, чтобы успеть на работу. А вечером — очереди, магазины, полные авоськи, битком-набитая душная электричка. Таскать воду из колодца, стирать в корыте с ребристой стиральной доской, до «цыпок» полоща белье в холодной воде, бегать, ежась от сырости, в дощатую уборную, окруженную крапивой, когда по ногам хлещет мокрая трава… То еще удовольствие! А готовить на примусе — вообще отдельная песня. Помню с детства запах керосина в маленькой поселковой лавке, где продавалось все — от конфет до селедки. Так и зарифмовала:
Мы с бабушкой на даче ходили в магазин.
Пока считали сдачу и лили керосин
в железную баклажку с воронкой жестяной,
я выходила важно побыть чуть-чуть одной –
пройтись с лицом солидным (на пятом-то году!)
чтоб никому не видно, что бабушку я жду.
Вокруг торчит, как спички, натыканный лесок,
дорога к электричке сквозит наискосок –
там солнечные пятна и корни под песком,
по ней идти приятно без тапок, босиком,
и хочется так долго идти куда нельзя,
сосновую иголку задумчиво грызя…
На дачном крылечке. Сиверская, 1963 г. Фото из семейного архива»
Но не только поэтому мама не любила дачу. Она напоминала ей войну, голод, эвакуацию:
«…В Кужбале, на уроке военного дела, мы, третьеклашки, занимались строевой и военной подготовкой прямо в поле. Нас поставили в колонну по одному и заставили идти прямо по глубокому снегу, глубиной выше метра. К счастью, я иду где-то в самой середине, а каково тому, кто идет первым, прокладывает путь? Мы плетемся по снежному коридору. Вдруг команда: «Ложись!» Мы падаем, а потом ползем по снежному тоннелю. Военрук хохочет… Зато какое счастье прийти после этого издевательства, вытряхнуть снег из валенок, залезть на печку, где пахнет овчиной и дымом…
Потом, после войны, я по этому запаху безошибочно в трамвае угадывала приехавших из деревни. И уже не испытывала никакого счастья, каждый раз с ужасом вспоминая и ту печку со страшными усатыми рыжими тараканами, и то жуткое время…»
Помню, однажды мы не прожили в съемной даче и месяца — мама быстро собрала нас с Ниночкой и увезла в город, а папа остался искать машину, и к вечеру привез вещи. Потом мы узнали, что, оказывается, в снятой нами времянке мы были не единственными обитателями. Проснувшись ночью, мама с ужасом увидела, как огромная крыса наискосок перебежала комнату и шмыгнула под детскую кроватку… Решение об отъезде было принято немедленно.
Чтобы мы не горевали, мама с папой добыли «горящую» семейную путевку в дом отдыха «Живой ручей», в Толмачево, неподалеку от Луги. Путевка стоила сущие копейки — всего 30% от стоимости, остальное оплачивал профсоюз.
Это был наш первый «культурный отдых». Жили мы прямо в лесу, в маленьком домике, поделенном на 4 части.
«Дом отдыха «Живой ручей», 1970. Фото из семейного архива»
В каждую комнату (а кроме комнаты, собственно, там ничего и не было) вел отдельный вход с улицы. Обстановка аскетичная: четыре кровати, тумбочка, стол, два стула. Удобства — умывальник и туалет, – на улице. На завтрак, обед и ужин мы ходили в главный корпус. Там вокруг было ухожено и очень красиво: клумбы, скамейки, разноцветные фонарики. Но больше всего нас с Ниночкой поразили огромные столы в черно-белую клетку, с большущими шахматными фигурами.
Дом отдыха «Живой ручей», 1972 г. Источник: pohod-vosemvrat.livejournal.com/231905.html
Дом отдыха располагался на берегу реки — то ли Ящеры, то ли Луги. Мы брали напрокат лодку и катались, любуясь отвесными песчаными обрывами, сплошь испещренными норками ласточек-береговушек. Папа смастерил нам удочки, и мы ловили каких-то мелких рыбешек. Несколько раз мы вместе с другими отдыхающими плавали на теплоходике по реке. Массовик-затейник с аккордеоном неутомимо развлекал публику, люди охотно смеялись и с удовольствием вместе с ним пели: «Если б зна-а-али вы, как мне дороги-и Толмачё-о-о-о-вские ве-че-ра-а-а!…»
Толмачево, 1970. Фото из семейного архива
Несмотря на то, что лето выдалось сырым и прохладным, эти дни почему-то очень ярко и тепло запали в память — словно высвеченные солнцем.
Охваченная ностальгией, я решила узнать — а что теперь с тем домом отдыха? Существует ли? В ответ на запрос Яндекс выдал: база «Живой ручей». Ура! Но — нет, радость оказалась преждевременной. Это всего лишь шесть коттеджей, с баней и прочими современными наворотами. А где же сам дом отдыха? Увы, следующая ссылка поведала о незавидной судьбе: корпус заброшен, разрушен, повсюду запустение. Грустно.
Дом отдыха «Живой ручей», наши дни. Источник: pohod-vosemvrat.livejournal.com/231905.html
И сразу вспомнилось, как в 90-е мы с сестрой искали дачу, уже для своих детей. Друзья подсказали, что можно снять комнаты в бывшем пионерском лагере недалеко от Васкелово, на берегу Лемболовского озера. Нас встретил меланхоличный сторож, который, видимо, в отсуствие хозяев принял на себя «командование», и неплохо развернул бизнес: во всех зданиях на территории кто-то жил. В окружении высоких кряжистых тополей – несколько каменных двухэтажных корпусов послевоенной, еще сталинской, постройки. Сложены на совесть, на века. Правда, краска на стенах облуплена, местами под крышей видны черные следы плесени. Сторож ремонтом не занимался — чай, не своё, а «этим» и так сойдет. Денег, надо сказать, он запросил не запредельно, и мы согласились. Расположились на втором этаже, заняв три комнаты: для наших с сестрой семей и для мамы с папой. Переехали все вместе: так выживать в те голодные времена было легче. Комнаты огромные (еще бы, каждая рассчитана на целый отряд!), между ними – просторный холл с выходом на балкон. Балкон роскошный, с колоннами, кое-где еще уцелела лепнина. Все это напоминало заброшенную барскую усадьбу, и мы чувствовали себя обнищавшими дворянами.
Васкелово, бывший пионерлагерь. 2000 г. Работа А.Г.Савинова, моего папы. Акварель, тушь
Помню, как бродили по территории, словно бомжи, собирая и стаскивая в дом панцирные кровати, какие-то тумбочки, столы… Надо было обустраиваться. Постепенно наладили свой нехитрый быт — готовили на плитке (электричество сторож щедро предоставил), постерами и картинками прикрыли ободранные стены. Получилось даже уютно.
По вечерам всей семьей собирались за столом, играли в лото, смеялись, шутили. Но стоило выйти за дверь, и тут же накатывало щемящее чувство разоренного гнезда. Великолепие местной природы резко контрастировало с всеобщим запустением. Вот дощатая площадка, поросшая травой, над ней одиноко реет ржавая мачта флагштока. Когда-то тут проводились пионерские линейки. Вдоль дорожки, ведущей к озеру — расколотые, давно пересохшие питьевые фонтанчики. Кое-где торчат пустые пьедесталы: раньше на них гордо возвышались гипсовые горнисты и барабанщики… Однажды мы нашли в одной из заброшенных построек два отсыревших коленкоровых альбома, сплошь изъеденных плесенью. На одном значился 1972 год, на втором — 1948-й. Сквозь патину плесени с чудом уцелевших фотографий на нас смотрели радостные детские лица. На одной из карточек я разглядела наши корпуса, а вокруг — копошащихся пионеров. Пригляделась — да они же сажают деревья! Вот эти самые тополя, которые за 50 лет выросли выше крыш… Поразительно, как же быстро все было пущено под откос: и десятка лет не прошло с развала СССР – а уже руины. Так и хотелось в отчаянии крикнуть: кому, кому это все мешало? Впрочем, что тут говорить — вопрос риторический.
Уже в 2010-е сестра с мужем, влекомые ностальгией, побывали в тех местах. Заехали на территорию и ахнули: тополей нет, вместо корпусов — ямы… Такие невеселые дела.
Не плети свою тайную весть, паутиновый шива:
всё, что было нашёптано здесь – нереально, фальшиво:
и сарай, и колодец кривой, крыша с башенкой вдовьей.
С узелком на плече домовой покидает гнездовье.
Но рассеянный луч, трепеща, всё блуждает, цепляясь
за увядшие листья плюща, за бесплотную завязь.
Чья-то жизнь, что уже утекла, всё морочит, всё длится –
сквозь осколки цветного стекла по гнилым половицам
вдруг метнётся оранжевый свет, вспышкой выхватит фото –
пожелтевший немой силуэт так знаком отчего-то.
Писательский городок в Комарово. Вид с террасы на Ахматовскую дачу. Фото автора
И все-таки я по-прежнему люблю дачное время. Скоро-скоро потеплеет, и я поеду в любимое Комарово, в один из шести скромных писательских домиков, где до меня когда-то жили Юрий Рытхэу, Борис Стругацкий, Михаил Глинка. Где рядом со знаменитой ахматовской «будкой» раскинет крылья «Зеленый шатер», зазвучат голоса поэтов… Только это уже совсем другая история, и я вам обязательно ее расскажу.
Галина Илюхина