Говорят, что глаза – зеркало души. А голос? Что же тогда голос – с его магией тембра, волшебством интонации, уникальной манерой говорения? Может быть, он и есть сама душа? 

…Мы стояли под открытым небом, среди комаровских сосен, а над нами плыл глубокий, чуть глуховатый голос Анны Ахматовой: «Здесь все меня переживет, все, даже ветхие скворешни, и этот воздух, воздух вешний, морской свершивший перелет…» Это было чудо – полная иллюзия присутствия среди нас хозяйки, истинного «гения места» поселка Комарово. Словно она читала свои прекрасные стихи каждому из нас…

Это чудо подарил пришедшим на традиционный вечер Памяти Анны Ахматовой  научный сотрудник Дома-музея Корнея Чуковского, редактор отдела поэзии журнала «Новый мир», звукоархивист Павел Крючков – обладатель уникального собрания голосов великих поэтов.

И сегодня у нас есть счастливая возможность побеседовать с этим удивительным человеком.

Павел Крючков, звукоархивист, литературный критик, музейный работник, заведующий отделом поэзии журнала “Новый мир”. Фото Сергея Климкина

Павел, сегодня вы – один из самых известных звукоархивистов. Ваше собрание аудиозаписей воистину впечатляет: Анна Ахматова, Корней Чуковский, Осип Мандельштам, Михаил Исаковский – от величия этих имен голова кругом идет. Расскажите, сколько лет вы занимаетесь коллекционированием аудиозаписей и сколько их сейчас у вас?

Вы удивитесь, наверное, но я ничего не коллекционирую, хотя собрание записей у меня, действительно, существует, и оно внушительное – несколько сотен часов. И это не только русская речь, например, есть внушительные своды авторского чтения (и чтения ими же чужих текстов) таких литераторов, как валлийский поэт Дилан Томас или армянин Паруйр Севак. Коллекционером звуковых автографов «в чистом виде» был, например, советский политический деятель Анатолий Лукьянов, если помните такого. Вот он – собирал, каталогизировал, снова собирал и так далее. 

Мои записи – это органически пополняющийся архив, возможный для выполнения той гуманитарной цели, которую я поставил перед собой лет тридцать тому назад и неоднократно пытался сформулировать как можно короче: возвращение литературной звукоархивистики в широкое поле культуры, где она когда-то была. Достаточно сказать, что в «фирменном» магазине «Мелодия», что был когда-то в Москве, на Новом Арбате, существовал особый отдел, предлагающий покупателю только литературные звукозаписи на грампластинках: авторское чтение и актёрское. Такие виниловые пластинки выпускались немалыми, представьте, тиражами. У одной только Беллы Ахмадулиной вышло около десяти дисков, – и «миньонов» и «гигантов», – заполненных её завораживающей авторской декламацией.

Пластинки советского времени с записью стихов Анны Ахматовой, которые читает она сама

Занятия литературной звукоархивистикой, – а я занимаюсь преимущественно именно авторским чтением, а не актёрским, – может состоять из нескольких «ремесленных» подходов: это, собственно, фиксация чтения на какой-либо носитель (я занимаюсь, кстати, и этим, записывая литераторов на свои диктофоны или продюсируя сеансы аудиозаписей), затем, реставрация или приведение в порядок уже существующих звукозаписей, и, наконец, «чистое» собирание «для души» по типу филателии или нумизматики. И, конечно, то, что раньше называлось «пропагандированием» или «популяризацией». 

Вот это и есть моё основное: последние двадцать пять лет я с настойчивой периодичностью выступаю публично, рассказывая об этом  странном звукоархивном ремесле. Выступаю в самых разных залах, и, конечно, иллюстрирую своё повествование демонстрацией «звуков». Это могут быть лекции или семинары, практические занятия, «точечные» «номера» на юбилейных или вечерах памяти. Как, например, ежегодное отмечание дня рождения Анны Ахматовой в Комарове (там мне доводится, как вы знаете, быть еще и ведущим всего действа). Я всегда делаю два-три специальных архивных «номера», подчиненных какой-нибудь теме: «Ахматова и музыка» или «Ахматова и война» и тому подобное. И люди, собирающиеся перед сценой, просто слушают вместе со мною звуковые автографы, просто слушают и всё. Часто не осознавая, они же вступают и в некое эмоциональное «общение» с тем, чей голос звучит для них из динамиков: Осипа Мандельштама, Исайи Берлина или Бориса Пастернака.

Если говорить об образовательных программах, то я веду авторский курс «Читальня с радиоточкой» в рамках работы творческого «Центра арт-терапии Делаландия», основанного поэтом Надей Делаланд. Рядом со мной в Делаландии трудятся такие опытные литераторы, как Владимир Гандельсман и Леонид Костюков (разбирают стихи участников творческого курса, говорят о поэзии), но в моем случае имеется ещё и необычный просветительский импульс: перед началом занятия и по его завершении я демонстрирую членам нашей группы те или иные аудиозаписи с соответствующим комментарием. В текущем году общую тему именно этой части моего курса можно было бы назвать как «Поэзия Серебряного века». Мы слушали оцифрованные фонографические записи чтений Ахматовой и Гумилева (их записывал великий подвижник и основатель петроградского «Института живого слова» Сергей Игнатьевич Бернштейн), внимали оцифрованным магнитофонным пленкам с репликами и чтением Чуковского или  Бродского, то есть современников и собеседников наших классиков.

Я использую записи из собственного домашнего «фонда», пользуюсь любезно предоставленными «звуками» из фондов Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля (где и сам давно работаю), использую открытые, доступные всем сетевые источники. 

У меня самого всё началось с посещения в начале 1980-х авторского вечера поэта Давида Самойлова. Тот вечер в Музее Герцена вел, помню, Зиновий Ефимович Гердт. И вот тогда я что-то понял о феномене авторской декламации. Первой звукозаписью, которую сделал я сам, была моя давно покойная бабушка, рассказавшая мне «под магнитофон» о том, как ее муж и мой дед (которого я никогда не видел) – случайно встретил в Москве 1920-х – Сергея Есенина.

Ваша «коллекция голосов» – настоящий клад. Что для Вас, кропотливого собирателя этого драгоценного хора, является в нем «главной жемчужиной»? 

«Жемчужин»-то – море. Вот, продолжая работу консультанта в проекте «Три минуты тишины» на телеканале «Культура», я участвовал на днях в съемках «на дому» великого переводчика итальянской поэзии Евгения  Солоновича, разменявшего недавно десятый десяток лет. Он читал на камеру свои оригинальные стихотворения. И вот, когда оператор, звукорежиссер и светоинженеры, завершив работу, собрали свою аппаратуру и приготовились прощаться (а мы с уставшим Евгением Михайловичем переместились на кухню, нацелившись на толику граппы),  поэт вспомнил, что он забыл прочитать одно свое старое стихотворение, переходящее в итальянский песенный шлягер. Мы с режиссером немедленно достали смартфоны, переведя их в режим видеосъемки, и Солонович прочитал-спел своё трехминутное сочинение, положив руки на клеенку кухонного стола. И видеозапись, и фонограмма ее, как вы понимаете, очаровательны. Храню.

Кстати, директор и главный редактор телеканала, замечательный кинорежиссер, продюсер и педагог Сергей Леонидович Шумаков однажды сказал нам, что любая запись того или иного чтения «под эфир» может быть сделана «даже на телефон», – если она имеет художественную или личностную ценность. Я крепко запомнил эти слова, хотя кроме декламации одним студентом блоковских «Скифов», мы с подобным материалом пока еще не работали.

В Вашем архиве собраны голоса поэтов, читающих свои стихи. Это чтение сильно отличается от актерского. Бытует мнение, что поэты читают намного хуже актеров. А что думаете об этом Вы?

Поэт сознательно или бессознательно воспроизводит во время декламации своих стихотворений часть того «музыкального кода», который глубинно «участвовал» в написании произведения. Конечно, бывает и так, что стихотворец сознательно пробует «конструировать» манеру чтения, хотя, в конце-то концов, либо «маска прирастает к лицу», либо снова переходит на «токование». Блок в молодые годы читал почти «по-актерски», но ближе к концу жизни перешел на свой знаменитый «матовый», или «безжизненный» голос. И в этом была натуральная, так сказать, правда, своя магия. Ахматова обычно читала мерно и даже торжественно. Иосиф Бродский до эмиграции почти «выпевал» стихи, сильно повышая голос, иногда даже вызывая у слушателя почти физическое одурение (в высшем смысле, конечно). Но после нобелевской истории стал читать куда суше и сдержаннее. Во-первых, он, что называется, постарел; а во-вторых всё равно сохранил ту, всем запоминающуюся, картавую «бродскую» монотонность, которая узнается с первых же секунд его декламации.

Актер всегда интерпретирует текст, превращая чтение стихотворения в мини-спектакль. Публика это любит, понятно. Знаете, великий трубач и певец Армстронг когда-то сказал в сердцах: «Я думал, что людям нужна моя песня, но оказалось, что им нужен спектакль». Поверьте, в этом высказывании не было неуважения к публике: ведь без нее артисту – гибель, как поэту без читателя. Просто это разные, так сказать, вселенные восприятий. Разные ожидания и степень погружения.

Мои дорогие Чуковские – Корней Иванович и Лидия Корнеевна, – совершенно не умели любить актерское чтение. Они почти не умели слышать и видеть этот «процесс», откровенно говоря. Даже – при уважении к таким творцам, как Владимир Яхонтов, Дмитрий Журавлев или даже Ираклий Андроников (который, кстати, придумал само это слово: «звукоархивист»).

Писатель Корней Чуковский, весна 1967 г. Фотограф Лев Шилов – советский и российский искусствовед,  архивист, один из крупнейших российских собирателей и исследователей аудиозаписей голосов писателей

В маленьком мемуаре Лидии Корнеевны о встрече с Мариной Цветаевой в Чистополе (незадолго до гибели поэтессы) есть эпизод о разговоре вспоминающей с выдающимся педагогом сценической речи и сестрой Сергея Эфрона – Елизаветой Яковлевной. Чуковская, между прочим, не знала, кто сидел перед ней, все выяснилось спустя некоторое время. Собеседницы обсуждали приезд в город какого-то известного чтеца, и Лидия Корнеевна строго поведала Елизавете Яковлевне (вспомнив потом на бумаге, как внимательно и задумчиво слушала Эфрон ее речь) свою заветную мысль: если чтец-декламатор  берется за публичное чтение чьих-то стихов, он должен максимально «вычесть себя» из действа, аккуратно следуя за ритмом и «внутренним рисунком» произведения. Не более того. А ведь – в актерском случае – это почти невозможная вещь…

Кстати, благодаря вопросу я вспомнил сейчас, как много лет назад изумительно читала для радиоэфира упомянутый мемуар Чуковской – актриса и педагог Людмила Георгиевна Чудновская, которую мне довелось знать. Она была соратницей-ученицей актрисы и педагога Нины Антоновны Ольшевской, – близкого друга Ахматовой и мамы артиста Алексея Баталова. Изумительно прочитала!

Словом, поэты читают не «хуже» или «лучше», – просто они ничего не «изображают». И в этом, по-моему, своя непреходящая ценность, своя, если угодно, художественная правда. С другой стороны, мне, как ведущему, доводилось приглашать на публичную сцену для актерского чтения таких великанов, как Сергей Юрский или Владимир Рецептор… И я доложу Вам, что получал наслаждение от их филигранной работы, как, впрочем, получали его миллионы слушателей и зрителей этих мастеров.

Вы смогли бы определить самое главное, ради чего вы занимаетесь звукоархивистикой?

Коротко говоря, все это ради одного: показать слушателю и зрителю – как говорил мой учитель Лев Алексеевич Шилов – маленький вариант настоящего бессмертия. Ведь это, действительно, самые что ни на есть живые голоса живых людей… Давайте я особо подчеркну, опираясь на опыт того же Шилова: в голосе человека, особенно человека творческого – сохраняется какой-то важнейший и очень явственный «отпечаток» его живой личности, его характера и даже – души.

Беседовала Галина Илюхина