Воспоминания жителей блокадного Ленинграда возвращают нас к событиям, которые являются одними из самых трагических и важных в истории нашего города.

Сегодня мы публикуем отрывок из мемуаров Льва Моисеевича Каплана, профессора, почетного академика Российской академии наук, заслуженного экономиста и почетного строителя России. Лев Моисеевич прожил долгую жизнь – на 95-м году он еще руководил «Союзпетростроем», выступал на Всероссийских конференциях. В декабре 2023 года Льва Моисеевича не стало. Свои воспоминания он оставил для нас в автобиографической книге «Без пяти минут век» –в том числе и о том, как 12-летним мальчиком участвовал в обороне Ленинграда.

Лев Моисеевич Каплан, почетный строитель и заслуженный экономист России

«Мои детские воспоминания довольно смутны, но я помню несколько ярких эпизодов. Особенно на меня произвело впечатление убийство Сергея Мироновича Кирова 1 декабря 1934 года – всеобщая скорбь, гудки заводов и паровозов и смятение взрослых. Другой случай – исчезновение соседа по фамилии Нихат в 1937 году и шепот родителей по этому поводу. Потом я узнал, что он «враг народа». Еще помню трагический случай падения зимой троллейбуса в Фонтанку – до войны они ходили по ее правой стороне. После второго класса семья переехала в дом на канале Грибоедова, 119, также в еще большую коммунальную квартиру, в которой жило шесть семей четырех национальностей. Родителям говорили при обмене, что якобы был отдельный вход с канала, но это оказалось неправдой.

В коммуналке были один кран на кухне, один туалет, печное отопление и прочие радости. Там я окончил четвертый класс, но 22 июня 1941 года началась война. С того дня моя жизнь, как и у всей страны, разделилась на «до» и «после». Помню, как нам говорили, что мы победим «малой кровью и на чужой земле» и что «немецкий рабочий класс не даст напасть на нас». Все оказалось иначе.

Лев Каплан, его младший брат Сема и родители: Моисей Каплан и Хая Рися Листмангоф

На седьмой день войны немцы взяли Минск, затем Псков и Новгород, и устремились к Ленинграду. Их остановили на два месяца у Луги. Отец ушел в ополчение, мать круглосуточно работала в госпитале врачом, а мы с братом подлежали эвакуации со школой. Сбор был назначен в переулке Джамбула, но там было столько детей и взрослых, что мы не нашли своей школы и поехали на Московский вокзал. Но и там было столпотворение – кричали и плакали дети и родители – ведь увозили только детей, и увозили неизвестно куда… Мы так и не нашли своих и поехали домой. Так мы остались вдвоем одни в городе. После войны мне рассказали, что на станции Лычково эшелоны с детьми разбомбили фашисты и погибло более двух тысяч детей и что там стоит им памятник. Возможно и мы могли бы оказаться там…

Приведу воспоминания девочки из того эшелона, которая чудом осталась жива. Она рассказывает, что двухлетней девочкой ехала в одном из этих разбомбленных эшелонов. Трупы детей местные жители сносили в одну огромную траншею. Мимо проходил местный крестьянин и увидел торчащую фарфоровую ручку куклы. Он потянул за эту ручку и вытащил девочку, оказавшуюся ещё живой. Девочку взяли в избу, она выжила, после войны отыскали родителей – это была Ирина Алексеевна Зимнина, заместитель Фёдора Олеговича Туркина, по общественному движению «Вечно живые».

8 сентября замкнулась блокада, а 9 сентября сгорели Бадаевские склады, где была сосредоточена большая часть продовольствия города. Мама позвонила мне, и мы поехали собирать оплавленные остатки продуктов, что очень потом пригодилось и, возможно, спасло мне жизнь. Ужасы блокады многократно описаны, но ни одно описание не передает реальной картины… В 1941-1942 годах были очень холодные зимы. Канал Грибоедова уже в начале ноября замерз, и мы лишились воды и растапливали снег. Нет тепла, ни электричества – на стенах внутри квартиры – слой инея. И страшный голод – 125 грамм эрзац-хлеба, который еще надо было отоварить по карточкам в длинной очереди. Но были у нас и свои обязанности, своя работа. В нашем доме был создан отряд самообороны из подростков во главе с инвалидом – из семи человек. Нашей задачей было тушить зажигательные бомбы на крыше с тем, чтобы они не пробили кровлю и не зажгли стропила – иначе неминуем пожар. Я записался в этот отряд. Нам выдали брезентовые рукавицы, щипцы с клювиком, чтобы хватать бомбы за фюзеляж и бросать в ящик с мокрым песком. Напомню, что мне тогда было 12 лет.

Звучала воздушная тревога – все шли в бомбоубежище, а мы на крышу – и днем, и ночью. Особенно страшно было ночью, зимой – темнота, лед, снег, в небе самолеты, прожектора, бомбы…

Нам давали похлебку – мука, разведенная в воде, я делился ею с братишкой, но он все-таки умер от голода и холода… Весной 1941 и 1942 годов мы выходили убирать снег вместе со вмёрзшими в него трупами – ведь за сутки в городе умирало до 7 тысяч человек… Так прошли страшные 1941 и 1942 годы. Наш дом не сгорел – и в этом есть и моя заслуга. Потом пришло мое спасение – маму отпустили домой на 23 февраля 1943 года, и она на санках через весь город до улицы Комсомола отвезла меня в свой госпиталь, где она работала, ведь ходить самостоятельно я уже не мог. В госпитале я посильно помогал раненым, участвовал в самодеятельности, читал бойцам книги и письма т. п. Там я встретил и Ленинградскую победу 27 января 1944 года. А перед этим, в ноябре 1943 года мне вместе с 16 тысячами ленинградских подростков вручили медаль «За оборону Ленинграда». Это для меня самая дорогая награда.

За две недели до дня Победы мне выдали паспорт в 16 лет. Так что известные строки стихотворения ленинградского поэта-блокадника Юрия Воронова: «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта…» – это и про меня. Таковы мое детство и отрочество. Добавлю, что поскольку в блокаду я не ходил в школу и пропустил четыре класса, я в 1944 году сдал экстерном экзамены за 5, 6, 7 и 8 классы и поступил в 9 класс, а школу закончил в 1946 году – когда поступал в Ленинградский университет.

Лева и Сема с мамой перед началом войны