Не у кого спросить…
«Я знаю, это так: я родилась в любви.
Я родилась в любви, но выросла — от боли…»
Эти строчки я написала уже после сорока лет, оборачиваясь назад, пытаясь распутать, отследить ниточки нашего семейного рода, теряющиеся в прошлом.
И как же это трудно — теперь, когда никого из старших уже нет в живых. Оглядываешься по привычке: у кого бы спросить? Ан, не у кого… И захлестывает отчаяние: ну почему, почему не спрашивала, не запоминала, а бывало, и отмахивалась от рассказов старших? Всё куда-то спешили, всегда находились дела поважнее. Близкие же тут, рядом, только руку протяни. И, казалось, что так будет всегда. Нет, не будет. Вот оно — настоящее взросление, которое приходит через острое ощущение сиротства, через боль, когда внезапно понимаешь, что уже некому сказать «мама», «папа». Что ты и есть теперь старшее поколение.
И тебе отвечать за наследие памяти…
Автор статьи на руках у бабушки Е.Г.Сотниковой. Ленинград, 1962 г.
В годы испытаний люди взрослеют рано.
Самой главной в нашей семье была прабабушка, Пелагея Николаевна Сотникова, в девичестве Меркулова. Она родилась в 1872 году в Ставрополе. Мы с сестрой помним мамины и бабушкины рассказы о ней, но эти воспоминания отрывочные, словно яркие лоскутки. Счастье, что мама оставила записки, где есть немного семейной истории. Впрочем, заметки мама тоже писала по памяти, спустя десятилетия. И тоже, как я сейчас, сетовала, что уже не у кого спросить.
Моя прабабушка Пелагея Николаевна Сотникова. Ставрополь, весна 1905 года
«…Бабушкин отец, Николай Меркулов, был состоятельным человеком. Он был то ли налоговым, то ли финансовым инспектором, скупал в Ставрополе земельные участки и сдавал в аренду. Однажды случилось страшное: его сбил экипаж, запряженный лошадьми. От полученных травм он умер. Официально считалось, что это был несчастный случай, но, скорее всего, убийство, причиной которому была служба в инспекции. Как бы то ни было, бабушкины братья очень скоро промотали всё, что осталось от отца. Сестра бабушки, тётя Саня, успела выучиться, вышла замуж, став в замужестве Растрёпиной. Она рано овдовела. У неё была страсть к карточной игре. В один прекрасный день она проиграла в карты свой дом…» (из воспоминаний Е.Н. Савиновой (Алферовой)
А, Растрёпина! Помню-помню, как бабушка смеялась, рассказывая про Верочку Растрёпину, что та все мечтала сменить дурацкую фамилию, а в итоге вышла замуж и стала… Погореловой! Выходит, Верочка — бабулина двоюродная сестра, дочка той самой Сани. Я ее отлично помню — бабушку Верочку Погорелову из Пятигорска. Славная! Теперь понятно, почему она, приезжая к нам в гости, никогда не присоединялась к семейным вечерним играм в «подкидного дурака». Вот и связалась еще одна ниточка…
Двоюродные сестры. Стоят позади: слева – Вера Растрёпина, справа (в гимназической форме) – Елена Сотникова, моя бабушка. Ставрополь, 1916 год. Фото из семейного архива
«…Брат бабушки, дядя Егор Николаевич, был, по-видимому, весёлым и дерзким человеком. Он вёл весьма беспорядочный образ жизни, быстро промотал свою долю наследства, поселился где-то под Ставрополем, завёл пасеку, угомонившись, наконец. Однажды, когда он спал в саду, пчела залезла ему в ухо и ужалила. От боли он потерял сознание и умер. Об остальных братьях не знаю ничего…» (из воспоминаний Е.Н.Савиновой (Алферовой)
Да-да, прадедушка Егор – настоящая семейная легенда! Чего стоит только один рассказ, как этот Егор продал кому-то барашка. Принес в мешке, отдал и по-быстрому ушел. А когда мешок развязали, там оказался… кудлатый пёс! Выскочил, зарычал, цапнул за руку ошалевшего покупателя и был таков. Это будет похлеще, чем кот в мешке. И впрямь дерзкий и веселый был наш двоюродный прадед Егор…
«…Бабушка рано вышла замуж за Георгия Марковича Сотникова. Его мать, Мария Тимофеевна Лазарева, была дочерью генерала, приехавшего в Ставрополь из Петербурга в середине ХIХ века. Дедушка служил в городском департаменте…» (из воспоминаний Е.Н. Савиновой (Алферовой)
Начало 20-го века было счастливым для семьи: в 1902-м году у Пелагеи и Георгия родилась моя бабушка, Елена Георгиевна, Леночка. Отец называл ее ласково — Ласточкой, потому что она и впрямь была «первой ласточкой»: до нее в семье рождались только мальчики. После Леночки появились еще две сестрички, и напоследок сын Костик, самый младший.
Бабушка с нежностью и тоской вспоминала то время. «Бабуля, расскажи, как ты была маленькой!» – наседали мы с сестрой. И она с удовольствием рассказывала.
Елена Георгиевна Сотникова с внучками. Ленинград, начало 60-х. Фото из семейного архива
Многие истории мы просили повторять по нескольку раз, и они врезались в память такими живыми картинками, словно мы видели это наяву.
1905 год. Солнечный весенний день. Семья чаевничает на террасе, выходящей в цветущий сад. На столе — огромный медный самовар. Леночка сидит на высоком плетеном стуле, ей еще нет и трех лет. Мальчишки корчат рожи своему отражению в блестящих боках и хохочут. Брат Миша, хитро прищурившись, вкрадчиво показывает ей на самовар: «Смотри, какая девочка! Она тебе нравится?». Леночка доверчиво кивает. «Так поцелуй её скорее!». Сестрёнка, не подозревая подвоха, неловко тянется губками к самовару… Крик, слёзы, суета. Ревущей от обиды и боли Леночке прикладывают к распухшему ротику холодную примочку. А проказник с хохотом убегает и прячется в саду — поди, поймай! Только качаются ветки, усыпая траву белыми лепестками…
1910-й. Леночка, гимназистка-приготовишка, стоит на крыльце гимназии и ест французскую булку, только что купленную в лавочке напротив. Она знает, что нарушает этикет — непозволительно приличной барышне принимать пищу вне стола! Но из пекарни так соблазнительно пахнет свежей выпечкой, что устоять никак невозможно. Леночка маленькая и худенькая, а булка большущая, пышная, ее приходится держать двумя руками. По ступенькам поднимается священник, преподаватель Закона Божьего. Видит Леночку и говорит суровым басом, нарочито окая: «Смотри, дочь моя, крошка упадёт — ножку отобьёт!». Леночка краснеет от смущения, а священник улыбается в бороду…
Гимназию бабуля вспоминала с теплотой. Французский язык, латынь, музыка, танцы, рукоделие… Как девочек, согласно этикету, учили делать реверансы — изящные книксены…
Мне стало интересно, что за женская гимназия была в Ставрополе? Может быть, сохранились фотографии? Оказалось, их было две — Ольгинская и Александровская. Вроде бы бабуля упоминала, что гимназия была «новая». Значит, наверное, это была та, что переехала в новое здание в 1905-м году!
Воспитанницы Александровской женской гимназии. Фото из собрания Ставропольского государственного музея-заповедника
Вот что я нашла про эту гимназию на странице тольяттинского музея «Наследие»:
«…Казенная гимназия Ставрополю не полагалась, такое право принадлежало только губернским городам. Решили строить за свой счет. В 1902-1903 гг. городская дума выделила землю и средства на строительство. Ставропольский инженер Н.А. Подсевалов безвозмездно составил смету строительства каменного здания. На удивление местных управленцев Министерство просвещения выделило 15 тыс. руб. на строительство нового здания, что ускорило его возведение. В финансировании принимали участие и ставропольские меценаты. В 1905 году здание было построено. Прогимназию преобразовали в гимназию, и она стала первым полным средним учебным заведением города, рассчитанным на 400 учениц. Обучение было платным, год стоил 40 рублей (5 руб. платили родители, 35 руб. городской бюджет). Отдельно приходилось вносить деньги за дополнительные дисциплины (например, углубленный курс французского языка обходился 5 руб. в год)…»
А потом… Потом началось плохое.
«…Дедушка Георгий вышел на пенсию в чине статского советника. У него на службе были какие-то сложности. Случилось, что он дал пощёчину своему начальнику. Всё это закончилось инсультом и смертью в больнице.
Бабушка осталась вдовой с 8-ю детьми (всего их было десять, но двойняшки Борис и Глеб умерли в младенчестве). Дом пришлось продать и перебраться в небольшой домик на окраине Ставрополя, снятый за умеренную плату. Всё это совпало с началом Гражданской войны и оказалось лишь предвестьем больших бед, потерь и несчастий.
Любимый сын бабушки Николай, студент университета, заболел воспалением лёгких. Тогда не было антибиотиков, ждали кризиса. Бабушка молилась, молилась, но ничто не помогло. Бабушка решила, что если бы Бог был, то он не мог бы быть таким жестоким. С тех самых пор она потеряла веру…» – писала мама.
И я вспомнила бабулины рассказы про то лихое время. И про смерть брата Николая, и про горе ее мамы, моей прабабушки Пелагеи.
Любимый сын прабабушки Николай Сотников. Фото из семейного архива
«…Дальше пошли новые испытания. Гражданская война. Бабушкины сыновья воюют на стороне красных. Дедушкина родня — за белых. Через город идет Таманская армия. В доме бабушки разместили раненых и больных красноармейцев. Семья заразилась сыпным тифом. Все лежат в бреду, жара, двери открыты настежь. Сердобольные соседи ухаживают, как могут. Когда стали выздоравливать, то обнаружилось, что дом полностью разграблен — вынесено всё, что только можно было утащить…» (из воспоминаний Е.Н.Савиновой (Алферовой)
Поразительная женщина моя прабабушка Пелагея Николаевна. Подняла на ноги всех детей, все получили хорошее образование. Овдовела, тянула на себе семью. Первая Мировая война, потом – революция, затем — Гражданская. Бабушка моя вспоминала, что ими, детьми — юными и романтичными, с душой, распахнутой миру, перемены воспринимались с радостным волнением. Думаю, их мать, мою прабабушку Пелагею, эти грандиозные события вряд ли вдохновляли. Она просто продолжала делать то, что должна, как-то умудряясь поддерживать семейство, выживать на руинах утраченного привычного мирка.
Прабабушка и во время Великой Отечественной войны оставалась столпом семьи. Зимой 1942 года, в эвакуации, когда все они — прабабушка Пелагея, бабушка Леночка, мама Лёка с сестрой Инной оказались в Сибири, без денег, еды и работы, – прабабушка, сговорившись с какой-то местной женщиной, отправилась с нею в лютый мороз, через лес, в дальнюю деревню — менять вещи на продукты. Прабабушка тогда выменяла на довоенные платья и лаковые туфли полмешка картошки и несколько костей с обрезками мяса. Обратно возвращались ночью, а за деревьями бесшумно сновали волки, пару раз выскакивая на дорогу. Отмахивались палками, защищая драгоценное продовольствие, привязанное к саночкам. Дошли! И это было спасение: добытую прабабушкой еду растянули на месяц. А ведь ей в тот год исполнилось 70. Уму непостижимо…
Листаю альбом с фотографиями, вглядываюсь в лица, отдаленные от меня почти на полтора века. Это — прабабушка Пелагея, это — моя бабуля, еще гимназистка. А это кто? Не знаю. И не у кого спросить. Судя по дарственной надписи на обороте — племянник. Ничего никогда не слышала о нем. Наверное, Гражданская война разделила семью, а фото сохранилось — на плотном картоне, с тиснением. На многих снимках указано название фотосалона и вытеснено: «Ставрополь».
Фото из семейного альбома
Я никогда не была в Ставрополе. Он представляется мне по бабушкиным рассказам — тот, старый, дореволюционный:
Вязаная блуза, брошка-стрекоза –
мама на террасе разливает чай.
В небе взбиты сливки – близится гроза,
лепестки в варенье сыплет алыча.
Самовар лоснится блеском медных скул.
Ложечка в стакане. Звякает стекло.
Мне кладут подушку на плетеный стул,
я тянусь и вижу всех, кто за столом.
Бабушка, как птица – на плечах платок.
Ветер, налетая, треплет бахрому.
Мама смотрит в небо, не допив глоток.
Облака густеют, нагнетая тьму.
Толкотня – поспешно снедь уносят в дом,
хлопает крылами скатерть на столе.
Я несу тарелку с синим васильком…
Все смывая, ливень катит по земле.
Весной бабуля всегда пекла жаворонков — птичек с глазками-изюминками. В одну из птичек она запекала монетку: кому попадется — у того исполнится желание.
– В Ставрополе мы пекли такое печенье на Пасху – говорила она.
– А что такое Пасха, бабуля?
– Это большой церковный праздник, когда Бог воскрес.
– Бабуленька, но ведь бога же нет!
– Кто знает, кто знает… – улыбнулась бабушка – до революции мы всей семьей ходили на пасхальную службу в храм. Когда мы выходили на воздух, было темным-темно, и мы шли с зажженными свечками. Церковь стояла на горе, и внизу тоже виднелось множество огоньков — люди, так же как и мы, возвращались домой, освещая путь церковными свечками. Словно светлячки! Это было очень красиво…
Дореволюционный Ставрополь. Фото из открытого источника fotki.cc
Она вытерла руки о фартук и вдруг запела — громко, неожиданно звонким, молодым голосом:
– Христос воскресе, смертью смерть поправ, и сущему в гробе живот даровав!
В тот раз мне в жаворонке попалась монетка. И я загадала, что когда-нибудь непременно побываю в прекрасном Ставрополе — в родном городе, в котором я никогда не была.
Галина Илюхина