Бабушка иногда брала меня с собой в поездки к родственникам в Коломяги. Мы доезжали на электричке до станции «Удельная» (метро там тогда и в помине не было) и дальше шли в Коломяги мимо Удельного парка.

С ним у бабушки было связано много воспоминаний юности. Там в летнее время работал театр, играли духовые оркестры, было множество развлечений. Как-то бабушка неосторожно упомянула, что в этом парке под раскидистым дубом от неразделенной любви застрелился гимназист. С тех пор внуки, гуляя с ней в парке, просто-таки изводили ее вопросами: «Ну скажи, под каким деревом он застрелился? Под этим? Под вот этим? Может, под тем?» Бабушка, уже и не рада была, что рассказала… И дуб не показала. Так и осталось это тайной.

Дальше мы пересекали полотно Детской железной дороги, которая до революции была вовсе не детской, и бабушка ездила по ней работать на завод, производивший медикаменты: на дворе была Первая Мировая война. Детство у нее было трудное: отец ушел из семьи, и маме с детьми пришлось несладко. Бабушка вынуждена была подрабатывать в домах соседей, занимаясь уборкой и стиркой. Серьезное образование получить не получилось. Но была в ней какая-то женская сила, харизма, способность завораживающе интересно говорить – тем правильным образным русским языком, которым всегда славились коренные петербуржцы. Что давало ей эту силу? Вера в Бога, переданные через поколения таланты предков?.. Наверное, все вместе.

«Любовь к отеческим гробам» почему-то просыпается в нас на склоне лет. В молодости ты настолько энергетически богат, такие возможности перед тобой открываются, что задумываться, насколько то или иное занятие твоих пращуров, их таланты, их судьбы, наконец, могут определить и твой путь в жизни, просто нет ни времени, ни желания. В преклонном возрасте никуда не торопишься, появляется потребность в подведении некоторых итогов, в определении своего места в длинной цепочке твоего родословного дерева.

Читайте подробнее в рассказе нашего подписчика Владимира Борискина